Как я был Дедом Морозом
Самый интересный случай, связанный с Новым годом, произошел со мной давным-давно, в бытность рядовым энского спецбатальона. Неожиданно, 30 декабря, в роту примчался посыльный штаба и громко завопил от тумбочки дневального: «Рядовой Чекинев! К замполиту батальона!».
Одернув складки изрядно застиранной гимнастерки, я направился в штаб, перебирая дорогой в уме, зачем мою скромную персону могло потребовать столь высокое начальство. Толкового в голову ничего не приходило. С замполитом до этого я встречался лишь однажды – на батальонном смотре художественной самодеятельности, он жал мне руку, как лучшему исполнителю солдатского перепляса, где вместе со мной топали и хлопали еще рядовой Бадямилин и сержант Изевлин.
Подполковник Скобляков встретил меня радушной улыбкой, милостиво пригласил сесть и по-отечески негромко заговорил.
- Помнится мне, дружок, как на смотре ты лихо «барыню» наворачивал и стишок прочитал с выражением. (Тут я сладко подумал об увольнении на праздник). Есть у меня для тебя серьезнейшее и ответственное задание. К тому же ты спортсмен, а они, как известно, не пьют. (К чему это он брякнул?). Так вот, мы тут порешили назначить тебя Дедом Морозом на предмет вручения подарков детям офицеров части и поздравления их прямо в канун Нового года. Традиция есть у нас такая. 31, вечером, обойдешь по списку квартиры тех домов офицерского состава, одаришь ребятню пакетами, с кем спляшешь, кого спеть попросишь, кого стишок рассказать. Словом, повеселишь их малость. Ты обязательный, веселый – сможешь. Только сразу хочу предупредить. Некоторые несознательные офицеры и их супружницы станут подносить тебе «по маленькой». Так отказывайся, мол, нет и все. А то прошлый год сержант Барсуков после второго дома так набрался, что 300 метров до КПП полз на карачках, сорвал мероприятие. Но я еще с офицерами отдельно потолкую. Словом, спиртного – ни-ни. А первого января в увольнение. Атрибуты получишь завтра у завклубом в 17.50. Задание ясно?
- Так точно! – вскочил я, по уставу выпячивая грудь. – Разрешите идти!
- Ступай, да смотри. Провалишь дело – сгною на губе. Об отпуске тогда забывай до конца службы, понял?
- Так точно! – гаркнул я еще раз и, лихо повернувшись, строевым шагом направился по красной ковровой дорожке к выходу.
Батальон, где я служил, был секретный, под землей емкости с ракетным топливом: самином и меланжем, в ангарах КраЗы с платиновыми цистернами для его транспортировки к ракетам. Никого, даже офицерских жен, за КПП не пускали. Не могло быть и речи о детской елке в батальонном клубе.
На другой день, обрядившись в расшитый звездами из фольги постовой тулуп, белые валенки с блестками, красную бархатную шапку, нацепив полуметровую бороду, взяв посох и увесистый мешок, я направился к расположенным поблизости от части трем батальонным пятиэтажкам.
- Тук-тук! А тут ли живет самая красивая девочка Леночка?
Четырехлетняя девочка в бесчисленных рюшечках и бантиках от удивления раскрывает розовенький ротик и робко трогает постовой тулуп.
- Дед Мороз настоящий!
- С Новым годом, деточка! Дарю тебе орехи лесные, фрукты заморские, а ты спой дедушке куплетик, – тяну я басом, поздравляю, желаю…
- В лесу родилась елочка, – поет Леночка, смешно коверкая слова.
Снова дверь: «А тут ли живет самый геройский удалец части и ее окрестностей Андрей?». И так уже третий подъезд. У зампотеха роты лейтенанта Шелковского две девочки-погодки, 12 и 13 лет, петь отказались и начали увлеченно спорить, кто это из рядового состава, который они по утрам лицезреют из окон. Одна говорила, что это рядовой Малашенков, а вторая, что младший сержант Колин. Меня не узнали, видимо, головы юных барышень целиком были заняты собственными симпатиями.
Первая осечка вышла в квартире капитана Алимова. Надушенная и навороченная его жена, блондинка с пышными формами, недослушав, как ее такие же беленькие близняшки допевают «Что за дерево такое? Вся макушка в серебре…», взяла меня под руку и с видом доброй мамочки заговорила: «Господи! Ты, наверное, устал, дедушка? Спасибо, ты был так мил с детишками. Еще есть время, не спеши. Пойдем к столу. Боже! Чем вас кормят в вашей столовой! А здесь, смотри-ка, печень трески, икорка, паштетик гусиный. Перекуси, всегда так интересно поговорить с солдатиком. Вот когда мы служили в Гомеле, у меня было много друзей-рядовых, а здесь часть режимная, вас за проволоку никогда не выпускают». И мужу: «Петя! Приглашай, ну чего стоишь, как пень?». Наверное, крепко сидевший под каблуком у своей дражайшей половины скромный и худой, как Кащей, нескладный капитан с натужной улыбкой стал приглашать меня к столу. Я идти не хотел.
- Петя, ты старший по званию, быстро отдай приказ! – суетилась капитанша. – Из-за твоей чопорности к нам гости никогда не ходят, правильный ты уж больно, мать твою, – неожиданно выразилась она. – Горе, а не муженек! Вот уйду встречать Новый год к Слюсарям!
Мне стало жалко затравленного капитана и я, не снимая тулупа, решительно двинулся к столу.
- Вот и ладненько, вот и умничка, – играя глазками, защебетала хозяйка. – Сашок! Ты когда-нибудь пил «Двин»?
Я слышал, что это один из лучших армянских коньяков, идущий только на экспорт, и честно признался, что в жизни не пробовал.
- Давай, смотри, какая рюмочка малюсенькая, а ты же крепкий, как вяз!
Коньяк действительно был превосходный. После того как я закусил рыбной нарезкой и салями, капитан, получивший резкий тычок под столом, стоя произнес короткую фразу: «За тех, кто на посту и боевом дежурстве!». После четвертой «за родителей» и куска торта я решил уходить и напрочь отказался от «стремянной», которую несла за мной в прихожую хозяйка, оказавшаяся, как выяснилось в разговоре, «чистых казацких кровей». Зато я милостиво позволил ей чмокнуть себя в щеку,
«Ничего, не сломаюсь, закусил-то путем», – думал я, вытирая остатки губной помады бородой. Однако интерес к делу как-то подвял. Без прежнего блеска и шарма обошел я несколько квартир и, выходя от лейтенанта Малова, увидел начфина. Это был одинокий, плешивый и неряшливый человек. Из скупости он не приглашал в гости друзей, мало пил, не играл в карты и не рыбачил. Лев Хаймович собирал марки и, картавя, порой разговаривал с собой даже на людях. Его карие глаза глянули на меня тупо и печально.
- Слушал, Мохоз! Да, начфин сегодня пьян, но так пхаздник, сестхичка Фаня уехала к подхугам, а эти все злы на меня, что я не имею пхивычки давать им взаймы, пусть выживают меня из части, мне немного осталось, никто меня не поздхавил, и не их гехой, и не твой. Пхавда?
Я молчал и вдруг понял, почему убавился творческий пыл – мне не хватило. Когда не допью – настроение портится, и я уже не артист, черт побери! Похоже, он мне сейчас предложит выпить, и я не откажусь, а после – стоп! Все раздам, а завтра в город. Тут же начфин, икнув, изрек:
- Мохоз, поздхавь хоть ты меня. Входи, хочешь водки? Вот раньше в армии было военное довольствие, а сейчас везде экономят.
- Поздравляю! – рявкнул я наподобие бравого урядника из тех дореволюционных времен, про которые он сейчас говорил, и лихо кинул в себя двести граммов «Московской», с хрустом закусывая соленым огурцом. – Благодарствую, – продолжая играть роль урядника, я козырнул и захлопнул дверь квартиры.
Думаю, я закончил бы задание успешно, оставалось уже совсем немного квартир, но окончательно меня сломали в офицерском общежитии, помещавшемся в трехкомнатной квартире на первом этаже. Дверь туда была распахнута, и возле нее курили лейтенанты Граубергер и Донской, а также три размалеванные, как в индийском фильме, девицы.
- Витя, хочу чтобы Дед Мороз меня поздравил и пожелал, чтобы мы с тобой в этом Новом году поженились, – налетела на красавца Донского крашеная брюнетка с бижутерией в ушах.
- Поздравь нас, дедушка, выпей с нами, – тянула меня за бороду осоловевшая подружка Граубергера.
- Чекинев! Просьба дам – закон! Клянусь мундиром! – взревел лейтенант.
- А давайте дедушку напоим! – визжала третья девица, сама радуясь своей нелепой шутке. – К тому же мой Коля заступил начкаром, а одной мне скучно, хочу танцевать с Дедом Морозом.
Впятером они втолкнули меня в комнату и почти силой заставили выпить водки.
- Дед Мороз мне уже подарил подарок, – ворковала брюнетка, очищая вынутый из детского пакета апельсин. – А ты, мой милый? Я жду. Витенька! Замуж за тебя хочу, Донской! – кинулась она с поцелуями на лейтенанта.
Со стороны я наблюдал, как поедали детские конфеты, потом танцевал с девицей, той, что без кавалера, потом еще пили.
- Мне, ребята, осталось еще три квартиры, – цедил я, – сейчас их поздравлю и опять к вам приду. Люданя, ты мне очень понравилась. Мне сейчас к Кузиным. В часть не пойду. Я с вами, – язык заплетался.
Не помню, как я снова очутился в подъезде и позвонил в обитую дермантином дверь. «Где тут Ирочка моя», – верещал я почему-то тоненьким голоском, думая, что стою у дверей зама по тылу. Дверь открылась. С перекошенным от злобы лицом на пороге стоял одетый в честь Нового года в парадную форму замполит. Грозно зазвенели медали.
На другой день я с больной головой, в старой шинели без ремня и с наполовину оторванным хлястиком отправился на гарнизонную гауптвахту. И в отпуске за время службы так и не был. Но каждый раз за новогодним столом я не забываю выпить за тех, кто на посту, боевом дежурстве и на гауптвахте.
С Новым годом!
Александр ЧЕКИНЕВ