Эх, снег-снежок – белая метелица
- Автор: Александр Чекинев
Подвалило снежку под занавес зимушки. Тугой струей бьет в приоткрытую форточку восточный ветер, сметающий с крыш стружки снежной пелены. Залепляет стекла, будто закрывает большим пуховым платком. Тетушка-непогодушка. В такую пору, когда атмосферное давление резко падает вниз, рыба перестает ловиться, нелегко и людям, особенно пожилым и метеозависимым. По этому поводу вспоминается случай из зимней рыбалки, произошедший много лет назад. Впрочем, не поленюсь уточнить, благо, веду «Рыболовную книгу», где записываю все рыбалки с 1976 года. Итак, было это 12 марта 1977 года.
В те времена во все населенные пункты района ходили рейсовые автобусы, география маршрутов была широка, за символическую цену мчись хоть на Бакурку, хоть на Лаверзу. С января рыба «пошла» на Теплой круче, так называется место, которое проезжаешь по пути из Белгазы в Старую Лопуховку, но не горой (там зимой всегда занесено), а низом, правее, мимо пойменных озер. Из города в 6.30 рыбаков выехало много: наша компания – трое молодых здоровых мужиков, четверо деповчан и главный бухгалтер Сельхозхимии Петр Григорьевич Исмагулов, без товарищей, удивший, как говорится, в «одно жало». Погода с утра была нормальной, ветерок несильный, градусов шесть мороза, хотя красные облака на восходе сулили ненастье.
В автобусе кто дремал, кто не уставал делиться секретами ловли. Я оживленно спорил с работником КИПа локомотивного депо Саней Кирилловым насчет вошедшего тогда в моду «коромысла» – отрезка гитарной струны, чуть выше грузила, с короткими поводками на концах, к которым крепились мормышки. Быстро светлело, и вот компании наперегонки бросились к самому уловистому месту на повороте Медведицы, чуть выше бобровой заимки. Шли по пояс в снегу. Я, не курящий и самый выносливый, скатился под кручу первым, застолбил два прикормленных места товарищам и уже закинул первую удочку, когда друзья съехали на чемоданах на лед.
Деповские глянули с кручи и рванули еще выше, на большую яму, где и клевало реже, и рыба была мельче. Петр Григорьевич появился через четверть часа, он был значительно старше нас, ему было под пятьдесят, но самое главное – бухгалтер был инвалидом, у него не было одной руки, но неуемная страсть к рыбалке толкала его на рискованные поступки. Осторожно, тормозя пешней, он съехал с почти отвесной пятиметровой кручи. У меня уже прыгали в ямке пара плотвичек, лениво поднимала хвост приличная густерка. Тот, кто хоть раз ловил рыбу, знает, что если ловишь на две-три удочки, одна обязательно будет самой уловистой. Сам все делал, одинаковая длина поводков, один номер крючков, но одна из удочек ловит лучше! Поменяешь удочки местами, все равно «любимая» ловит лучше. Я ловил на три удочки: «любимую», ее копию и «коромысло». Насадки – репейник, печень и вымя. На «коромысло» поклевки были, но экземпляры были некрупные. На «любимую» рыба шла более ровная.
Петр Григорьевич поздравил меня с почином, долго оглядывая, где бы примоститься, сопел и, следуя неписаной рыбацкой этике – не садиться ближе двух метров от товарища, отошел к правому берегу и начал одной рукой долбить метровую толщу льда. Мой товарищ, не без досады, бросил ловлю и быстро пробурил ему две лунки. Место оказалось неудачным, течение слишком быстрое: оно поднимало грузила, мормышки, сносило подкормку. Ловля не ладилась, поймав за час пару неказистых плотвичек, Григорич приуныл. Извлек из чемодана «Русскую» для поднятия настроения. Мы дружно отказались, нами владели дух спортивного соревнования и жажда реализовать с наибольшей пользой время клева.
Мне стало жаль старика, он был здесь впервые, естественно, не знал рельефа дна. Я взял бур и повел Исмагулова вниз по течению. Метров через тридцать нашел похожую на нашу заводь с обратным течением, пробурил три лунки и, пожелав удачи, бегом побежал к своему месту. Отлучение оказалось неудачным, заглотившая репейника плотва, попавшаяся на «любимую» удочку, увела леску в сторону и безнадежно спутала ее с оснащенным двумя мормышками «коромыслом». Попробуйте распутать леску 0,1 мм на морозе! Почти полная безнадега. Напрягается зрение, зябнут руки. И тут я впервые заметил, как усилился ветер, а мы ведь сидим внизу, за густым лесом. Рву мормышки, перевязываю их и, когда снасти снова в строю, замечаю, как ветер взволновал лунки: поплавки играют, вода выплескивается, клев резко пошел на убыль. Поклевки редки и ювелирны. По поверхности наста побежали тонюсенькие струйки поземки. Возле каждого комочка снега или кусочка льда они наметали маленький холмик. Пришлось собирать в пакет запорошенную рыбу. Сверху тоже посыпал снежок – мелкий, колючий – значит, будет идти долго. Рыба окончательно закапризничала. Последней попалась мне красноперка, они нечасты в зимних уловах, но почему-то всегда попадаются в непогоду. Метель усиливалась, ветер резкими порывами подхватывал снег и гнал его по реке, клубящаяся пелена закрыла лес.
- Ого, что творится! – удивленно говорит кто-то из деповчан.
Закутав шею шарфом, мой друг озвучивает главный вопрос: «А вдруг автобус не пойдет?». Мысленно прикидываем, куда ближе идти. В Белгазу ближе, но против ветра. В Лопуховку дальше, но ветер в спину. Метель продолжала бесноваться, кружила все неистовее, топя все в белом месиве.
Известно, что при минус 25о С в тихую погоду ловить много комфортней, чем в бурю при плюс 2о C. А если еще на лице и шее тает снег! Зябко. Закоченевшими пальцами сматываем снасти. Деповчане уже топают к дороге, едва различимые в снежной дымке. Помогая друг другу, поднимаемся на отвесную гору, в лесу ветер вроде бы тише. Молча бредем в сторону дороги, еле различая следы прошедших недавно железнодорожников. До прихода автобуса около часа. А вдруг пойдет раньше? Набавляем ходу, и точно, автобус уже стоит. Молодец Лева Федоров. Благодарим водителя, завидуем уже согревшимся деповчанам.
- А где же однорукий? – недоумевает шофер, закрывая дверь.
- Скорее за Григоричем! – кричу я.
Почти все вылетают из автобуса и уже налегке, без снастей, бегут назад к речке. Деревья, кажется, стонут, укоряя нас, что мы забыли о друге, и хотя многие увидели его в тот день впервые, он для всех стал вдруг очень дорогим. Орем: «Эге-гей-й-й!» Нет, ничего не видно и не слышно за белой непогодою. До речки еще метров семьдесят. Наконец, вижу замерзающего человека, он стоит под кручей, широко расставив ноги, опираясь грудью на длинный черенок пешни, упрямо и устало смотрит вперед, плотно сомкнув челюсти. Раз двадцать, как он потом вспомнит, он пытался преодолеть кручу, но скользил и срывался, находился уже в полузабытье.
- Скорее, скорее, поедем! Давай, подымайся! Молодец! – мы берем его под руки и чувствуем, как он сразу обмяк и повис мешком.
С трудом находим его чемодан и почти волоком тащим Григорьича к автобусу. В тепле он сразу засыпает, и по впалым щекам скатываются прозрачные слезинки растаявшего снега. Автобус, гремя цепями, рванулся вперед, грозно распарывая вьюгу, штурмуя один за другим переметенные участки дороги. И хотя рыбалка не удалась, на душе у всех было радостно, ведь всем отлично известно, хорошо то, что хорошо кончается.
Александр ЧЕКИНЕВ